Добавить в ИзбранноеДобавить в "Избранное"

Литературные Обсуждения

Объявление

Здравствуйте, рады Вас приветствовать на форуме литературных обсуждений, который теперь находится здесь! Для участия Вам надо зарегистрироваться и можно приступать к общению. Думаем, что Вам здесь понравится! Все вопросы касаемо форума посылайте на электронный адрес администрации - litobsuzdenie@inbox.ru

Уважаемые участники! Огромная просьба не слать сообщения на наш адрес в программу "Мейл.ру - Агент", мы не пользуемся этой программой!!! Отправляйте все письма на электронную почту, и Вам обязательно ответят!!!!

С уважением, администрация

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Литературные Обсуждения » Творческая лаборатория » Клуб любителей прозы в жанре "нон-фикшен"


Клуб любителей прозы в жанре "нон-фикшен"

Сообщений 301 страница 320 из 341

1

Вы знакомы с литературным жанром нон-фикшен? Когда нет классического построения сюжета – завязка, кульминация, эпилог – а идет практически документальное повествование о жизни. В таком жанре написан сборник рассказов и повестей «Рахит». О чем он?
            В двадцать лет силы нет, её и не будет.
            В сорок лет ума нет, его и не будет.
            В шестьдесят лет денег нет, их и не будет.
                                                               /народная мудрость/
Пробовал пристроить его в издательства с гонораром – не взяли.
Пробовал продавать в электронных издательствах-магазинах – никудышный навар.
Но это не упрек качеству материала, а просто имени у автора нет. Так я подумал и решил – а почему бы в поисках известности не обратиться напрямую к читателям, минуя издательства; они и рассудят – стоит моя книга чего-нибудь или нет?
Подумал и сделал – и вот я с вами. Читайте, оценивайте, буду рад знакомству…

Отредактировано santehlit (17-09-2019 02:26:38)

0

301

Постовальчик очень мускулистые руки за голову закинул:
- А я всё думаю: узнаешь ты меня или нет?
- Признаюсь, память на лица плохая, - говорю. – Уж сам расколись: со свадьбы ты или с электрички.
- Я тебе намекну, а ты постарайся догадаться – сеструхин платочек увёз тогда.
- Помню, обтирали мне личико разбитое две девицы. Тогда, значит….
Я протянул Постовалу руку:
- Спасибо, друг.
- Брат, - поправил он.
- Твой должник.
- Сочтёмся.
После продолжительного молчания Постовалов окликнул ребят напротив:
- Эй, вы там – расскажите что-нибудь?
Дмитриев пробурчал что-то по-стариковски. А Чистяков рявкнул:
- Я отца зарубил!
- Понятно.
Я свесил голову к Женьке Талипову на нижней полке:
- Ты боксёр?
Тот потрогал сломанный и приплюснутый нос.
- Нет, это копытом. Лошадка подо мной на льду поскользнулась – два перелома от ступни до колена. А как поднялась – ещё копытом в лицо. Вот я полз домой и думал - замёрзну.
В трёх словах – а какая жуткая история. Я представил – бр-р-р! – упаси Бог.
Постовальчик свесил голову к Захарову:
- Санька, расскажи ты историю.
- А про что рассказать?
- Про баб, конечно – ты у нас мастер по этой линии.
Захар без бахвальства:
- Дак у меня и опыт большой. Я ведь с раннего детства начал.
- Как ты их обалтываешь?
- Легко. Я ведь упрямый: пристану – хрен кто отвяжется. Этим летом девчата на току работали – зерно лопатили.  Я в обед на машине приехал, Танюху там одну в склад заманил, на пустые мешки завалил.
- Дай, - говорю.
Она:
- Нет.
- Дай.
- Нет.
- Ну, как хочешь, - говорю. – Только знай, я упорный: могу лежать на тебе весь обед. Да хоть до самого вечера.
- Ну и как?
- Дала – куда ей деваться. Я ж говорю – упорный, никто не устоит.
Не любил пошлых разговоров. Но Захар так безыскусно и в то же время юморно рассказал о своей победе, что я посмеялся вместе со всеми. Да и Танюхе упомянутой может и не совсем плохо было. Иначе б парился Захар на нарах, а не ехал в поезде служить в элитные войска.

0

302

Ребята мне понравились, и не за копчёное сало, гусят-поросят - своей непосредственностью. Все они были родом из Уйского района, только из разных деревень – Ларино, Верхнее и Нижнее Усцелёмово. Окончили СПТУ - Вовка и Женька механизаторами, а Захар водителем грузовика. Хотелось ему служить за баранкой, а не на катере. Да и механизаторы – готовые танкисты. Но военкому видней - где кому. Ну и едем – чего тут обижаться? И на кого?
На следующий день мичман Титов навёл в вагоне флотский порядок. Всю обувь спрятали в ящики под нижние полки. Ходили в носках. Кому нужно покурить или в туалет – в тамбуре стояли три пары ботинок самого большого размера. С расчётом – один в туалет, двое курят.
Титов курильщикам:
- Надо беречь своё здоровье: оно теперь принадлежит Родине.
За порядком следили дневальные. Трижды в день после еды (питались мы в вагоне-ресторане) загоняли они всех на полки и мыли «палубу». А попросту - влажной тряпкой протирали пол вагона. Ночью тоже мыли – один раз после отбоя.
Вы не представляете, как хорошо думается под стук колёс! О чём? Да о чём угодно. Вот, например, похоже наше противостояние с НАТОй на борьбу древней Спарты с Афинами? Спартанцы – символ мужества, чести, доблести воинской. Полное презрение к роскоши, разврату, неги и ленности. И наоборот – уважение к женщине, простой суровой жизни, заполненной упорными занятиями, и, как результат, победы во всех сражениях. Они даже говорили лаконично, то есть кратко, метко и по делу. А американцы, то есть афиняне – это бесконечная погоня за богатством. Когда оно есть – жратва от брюха, порочные женщины, от которых детей заводить стыдно. Хвастовство сплошное. И, конечно, за меч браться не хочется. Зачем? Пусть наёмники упираются. Вот у нас – армия народная, служба - долг Родине, а америкосы – только за деньги. Думаю, мы им накостыляем. Хотя, войны, конечно, не хочется. Мы их должны победить в мирном соревновании. На экономическом поприще. Что для этого у нас есть? Конечно, колоссальные богатства огромной страны. И народ, закаленный суровой жизнью – дружный, работящий. Есть, конечно, исключения. Чебуреков взять – вечно они толкутся на базарах, за копейку готовые удавиться. И сталь варить, конечно, не могут. И не хотят. И станки делать. И землю пахать. Что с ними делать? Государство, конечно, воспитывает молодёжь – партия, комсомол, пионерия. Но если отец на базаре – кем сынок вырастет? Да торгашом и вырастет, что ему не внушай. Что же делать? Есть над чем задуматься.
Вот Афины. Им не надо было думать: кем стать и как жить. Вся Греция через их порт Пирей товары тащила – вот и не зевай, набивай мошну торговлей. А Спарта? Такой она стала и прославилась в веках благодаря одному человеку – Ликургу. Пришёл он, посмотрел на людей и сказал: надо жить вот так и не иначе. Всем понравились его законы – и возник город Спарта, и стал таким, каким мы его теперь знаем. Вот бы мне стать советским Ликургом – написать законы, убедить всех, что именно так, и только так, жить надо. Законы у нас Партия издаёт, Верховный Совет и Правительство.  Мне туда – только в мечтах. Но ведь можно затеять преобразования, скажем, в одном отдельном коллективе. Как пример для подражания. Как ядро для кристаллизации.
Мои новые друзья – механизаторы, парни вполне сметливые, подвижные, в смысле, к новому. Подбить их, да и других желающих после дембеля поехать, ну, скажем, в Казахстан, на целину. Организовать там, на пустом месте, в дикой степи колхоз, коммуну да как угодно назови – коллектив, который будет жить, и трудиться по правилам самими установленными. Упорный труд, занятия спортом, художественной самодеятельностью, и основа основ – флотский порядок и чекистская самодисциплина.
Утопия? Но почему? Мне лично идея нравится. Почему она не должна понравиться названному брату Постовалу, Женьке Талипову, Захарику? Как её осуществить? Мне не представляется сложным. Под дембель списаться с «Комсомольской правдой». Там инициативу наверняка поддержат, по своим каналам пробьют нам землицу, где будем жить и экспериментировать. Кинут клич девчатам по всей стране – мол, молодые, холостые, храбрые моряки едут осваивать целину – поддержите своим участием и любовью.

0

303

А почему целину? Потому что Талипов с Постоваловым – механизаторы? Да они работали-то на тракторах максимум один год. А за три года службы станут настоящими морскими волками. К чёрту пыльные степи! Даёшь остров Врангеля! Или Юденича. Или Колчака. Любой необитаемый. Мы его быстренько освоим. Монахи же справляются на своих Соловках. Ага, монахи. У них основной движитель по жизни – вера. И у нас тоже! У них – в загробную жизнь. У нас – в коммунистическое будущее.
В принципе, всё сходится – труд, спорт, культурная жизнь – всё можно внедрить железным флотским порядком. Как быть с женщинами – вот вопрос! Нет, конечно, трудиться и спортом заниматься девчонки тоже умеют, а петь и плясать гораздо лучше нашего. Но с любовью как быть, с интимными отношениями?  Со сколькими девчонками я не встречался – со всеми расстался. Еду на службу, а переписываться не с кем. Кому-то я не понравился, кто-то мне. Гармония у нас была только с Таней из Нагорного. Но ведь мы тогда ещё были детьми. Об интимных отношениях даже не  помышляли. Да и – приходит теперь понимание – не любила она меня. Так, играла спектакль. Смена в лагере закончилась, и Таня всё забыла. Рыжен рассказывал: где-то с нею познакомился и поехал в Нагорный. Накостыляли ему там. Впрочем, ему не привыкать. Поехал бы я – тот же результат. Так что не судьба.
Да-а, женский вопрос может поставить крест на нашей колонии. Этого люблю, с этим не хочу. И наоборот. Захар - надо не забывать  - упрямый мужик, на всех полежит, но своего добьётся. Что ж тогда делать? Полная свобода половых отношений? Никаких браков. Трудимся вместе, живём вместе, спим вместе. А что из этого получится – воспитываем вместе. Братья и сёстры в вере в светлое будущее. С одной стороны, оно конечно неплохо – никаких преград. Понравилась девчонка – ты ей: пойдём, мол, в спальню. Она: извини, сегодня не успею – вон какая очередь. Иди, записывайся. Во, до чего додумался! Коммуна с антикоммунистической моралью.
Блин, да как же преобразовывать общество и строить светлое будущее всего человечества? Как решить проблему основного природного инстинкта? Ввести всеобщую  кастрацию? Ну, тогда человечество вымрет. Если не всё, то социалистический лагерь точно. Не хотелось бы империалистам уступать Землю без боя и по глупости.
Что придумать можно? Не получается из меня Ликурга. Хотя нет, почему же. Плоды его законотворчества аукнулись Древней Греции только поколения спустя. Я вот тоже знаю, что основа основ построение коммунизма – это воспитание нового человека. А это нелегко и разом не даётся. Вот если отец мой во всех отношениях порядочный человек, то и я себя таким мню, и хоть сейчас готов жить при коммунизме. А вот если Захар упрямством добивается от девушек самого для них дорого, то каким же вырастит его сын? И гадать не приходится: яблоко от яблони….
В голове моей роились такие мысли, а за окном мелькали унылые осенние казахские степи. И незнакомые плоские лица, и верблюды у железной дороги, и сайгаки где-то у горизонта….
Проехали Гурьевск. Нет, прав Дмитриев – Гурьев. Это я, глянув в окно на вокзальное строение, прочитал нарочито громко:
- Гурьевск.
Дмитриева с седалища аж подбросило. Ну и трелей стариковских до отбоя. Педик он и есть педик – на всю жизнь однажды заученные догмы, и ни на грош юмора. Как такому ребятишек доверить?
В Астрахань заглянули. Поезд, конечно. А мы только в окно что узрели – и все впечатления от столицы прежнего ханства, которую Иван Грозный к Российскому царству присоединил.

0

304

- Слышь, - говорю Чистякову, - между прочим, двух сынов мужик укокошил и пару-тройку жён.
Он понял, но от полемики уклонился:
- Я отца зарубил.
Гудермес. Здесь пришлось расстаться с поездом и его уютным вагоном, нас приютившим. На вокзале картина во всю стену – кадр из кинофильма «Кубанские казаки». Она, красивая, в тачанке - он, чубатый, на коне.
- О-пана! – озвучил кто-то прихлынувшие чувства. – Говорят Чечня, а мотивы родные….
- Да все чеченцы сейчас в Казахстане парятся. Их ещё в войну Сталин в порочных связях с Гитлером уличил.
Но оказалось, не все чеченцы в казахских банях. Нужный нам поезд предстояло ждать долго, и командиры провели разведку на счёт «порубать». Сначала вся толпа ушла в городскую столовую, а наш «кубрик» в известном составе остался на вокзале сторожить пожитки. Потом пошли мы с Дятловым во главе. Шли, правда, не строем – просто окружили его и слушали - замполиты, известно, болтать умеют.
Мы с Постовальчиком как-то быстро отмахали ложками, вышли на улицу, ждём остальных, спичками зубы ковыряем. Вот они, дети тех, кого за симпатии к немецко-фашистским оккупантам Генералиссимус послал целину поднимать. Подваливают. Где на словах, где жестами объясняют - что нам не следует жлобиться, а поделиться деньгами, которых у нас полные карманы, с этими бравыми ребятами, горными орлами, потому что они в городе самые крутые.
Может, не дословно я тут перевёл их речь, но, в принципе всё понятно. В любом населённом пункте  – возьми Челябинск, Троицк или будь то наша тихая Увелка – найдутся вот такие уркаганы, которые считают верхом гостеприимства отобрать у приезжих часть их денег. Заметьте  – именно, часть, потому что они не бандиты и не воры, а очень даже гостеприимный народ, но обычай требует….
Я, понятно…. Да, причём тут я – любой молодой человек бывал в подобной ситуации. Не поверю, если кто-то скажет, что нет. Выбор тут вобщем-то невелик - или отдай, или дерись. Можно, конечно, попытаться убежать, но, уверяю – это бесполезно. Такие орёлики прежде, чем подойти сначала отрежут все пути отступления. Самое гадкое - когда паренёк денег не отдаёт, бежать не пытается, постоять за себя тоже. Стоит с пунцовой рожей, а пронырливые руки выворачивают его карманы.
Выбора у нас с Постовальчиком не было. Я это чувствовал и, даже не видя  лица, знал его решение – надо бить. Я стоял ближе – мне и выпало первому в эту чебурецкую харю двинуть своим кулаком. Можно было, конечно, вступить в переговоры, оттянуть время, дождаться ребят и офицера. Но я видел их рожи, готовые встретить дружным издевательским хохотом любое произнесённое мной слово. Они просто зачарованно смотрели мне в рот, словно ждали команды - всем ржать! И совсем не обращали внимания на руки. А зря! Ладони сжались в кулаки, напряглись. Я уже сделал выбор - правой этому, левой тому….
- Я отца зарубил! – то ли вовремя, то ли некстати рявкнул за спиной Чистяков.
Чеченцев, как ветром сдуло. Бегать они мастаки. Впрочем, не успели скрыться за углом, как оттуда – мама дорогая! – десятка два парней. Все на одно лицо – чебурек к чебуреку.
Но и к нам подоспело подкрепление: Дятлов набил-таки бездомный трюм и выкатился из столовой. Прикрыл нас от надвигающейся толпы грудью и животом.
- Вам чего, ребятки? А впрочем, кстати, берите мяч, приходите на вокзал – сыграем в футбол.
Ему не ответили. Да он и не ждал – развернул нас в сторону вокзала и потопал в арьергарде.

0

305

Чудные дела творит форма – любая: военная, милицейская – с чеченской молодёжью. Будто гипнотизирует. Откуда это у них? Должно быть, от предков, со времён генералиссимуса Джугашвили. Погоны старшего лейтенанта морских частей погранвойск остановили мчавшуюся на нас орду северокавказских аборигенов. В отдалённости они всё же плелись за нами, не делая больше попыток вступить в контакт. Озираться на них не позволяло самолюбие. Но всё же, раз-другой, прикуривая, я бросил взгляд в ту сторону. Число их росло от квартала к кварталу. В руках появились, нет, не футбольные мячи – колья, велосипедные цепи. Может быть, футбольные фанаты – команда следом притащится?
Увидев в окно нас и наш «хвост», на привокзальную площадь мигом высыпали челябинские призывники. Но точку  «дружбе народов» поставил мичман Титов – высокий, красивый, в сияющем регалиями кителе. Он вышел вперёд и рявкнул:
- В чём дело, мать вашу…?!
Я уже говорил: чеченцы бегать умели, и даже спиной вперёд. Что тут же и продемонстрировали. Короче, шарахнулись они от мичмана Титова, давя своих. Совсем не разбежались – до темноты маячили в конце квартала. А потом пришёл поезд – прощай Гудермес!
Перед Грозным пришёл приказ – ополовиниться. Ну, в смысле, не нас пополам, а полвагона следует освободить для других призывников.
- Дикая дивизия! – прошмыгнула проводница.
Титов прошёлся по вагону, отмеряя половину. Пришлась как раз на наш кубрик.
- Не занимать! – приказал мичман. – Поставим заслон.
Мимо потянулись ребята с постелями, пожитками. Устраивались подвое на нижних полках, подвое на средних. На полу, постелив матрас, ложились тоже парой. До того успели поужинать, и мичман потребовал:
- Отбой!
Нам тоже приказал:
- Нижние полки в наряд, средние отдыхают.
Дмитриев, Захаров, Талипов во главе с самим Титовым сели друг напротив друга, коленями заградив проход.
В оставленную нами половину вагона со свистами и гиканьем ворвались новые постояльцы. Они долго и шумно устраивались. Потом сели трапезничать. Потом принялись петь свои горские песни и плясать горские пляски. Песни я мог услышать – грохот двигающегося состава тому не помеха. А про пляски, лежа на средней полке головой к окну, как узнал? Логическим мышлением. Вот если один человек насвистывает и ритмично шлёпает в ладоши, чем занят другой?
Подняли нас в полночь на смену караула. Старшина с Чистяковым первым, мы с Постовальчиком вторым эшелоном сцепили колени на проходе, готовые отразить атаку дикой дивизии. Впрочем, как только мичман ушёл, дембель поднял ноги на полку, протянув через проход. И Постовальчик тоже. Им так удобнее – у них за спиной опора. А мы с Чистяковым убрали ноги с прохода – и без наших есть обо что запнуться.
На той половине вагона ликовали Садом и Гоморра. То есть, призывники из Грозного успели перепиться и беспрерывно сновали по вагону, в нём же курили, пели, орали, плясали – и чёрте что ещё выделывали. Один подвалил к нам. Сначала вроде как прикурить попросил. Пестов и бровью на него не повёл – будто нет рядом человека. Вот это выдержка! Я таким же хочу стать после трёх лет службы.
- Однако, здесь не курят, - после более чем минутной паузы заметил старшина. Явно для чеченца, но и взглядом его не удостоил. Тот взбесился.
- А не хочет ли, уважаемый, помериться силой с гордым сыном бурного Терека?
- Я отца зарубил! – рявкнул Чистяков.
Чеченца аж передёрнуло. Я думаю от страха. Он только что не подпрыгнул на месте, но повернулся и быстро-быстро, раскачивая вагон, понёсся прочь. Мы думали, совсем пропал. А он вернулся. Да не один. С таким же черноволосым тащили под руки, а вернее, толкали вперёд ногами сиволобого сержанта (однако, старшего) внутренних войск.

0

306

С безбровым лицом и рыбьими глазами на чеченца он ничуть не похож. Скорее прибалт - может, латыш или ещё хуже. Но какой гигант! Ростом далеко за два метра – это точно. Ладони – две моих. Сапожищи…. Да что говорить! Пьян был вдрыбаган. И в руке ещё сжимал плетёную бутылку с чачей.
Приволокли  его чебуреки, усадили неподалёку от нас, стали что-то объяснять, указывая на Чистякова и нашего старшину. Смысл-то был понятен. Отметелить надо либо того, либо другого. Либо обоих вместе. Ничего невидящим взглядом старший сержант внутренних войск оглядел нас. Потом выставил перед собой ладонь. Жест должен был означать – щас! Потом приложился к горлышку и запрокинул голову. Глотал он долго. Что-то завораживающее было в этом действе. Мы все четверо, не отрываясь, смотрели на него. Даже Пестову изменила его привычная невозмутимость – он и ноги опустил. И Постовалов тоже. А у меня так слюнки побежали. Я же говорю….
Вояка опустил бутылку. Чичик ему тут же закусочку к губам – пимикан какой-то или сухофрукт. А старший сержант выпучил на него глаза и после непродолжительной паузы вдруг оросил потоком извергнувшейся изо рта жидкости. Потом вскочил и, раскачивая вагон, кинулся прочь, закрывая пасть ладонью и разбрызгивая из-под неё по сторонам излишки пищи.
- Ах, чинарики проклятые, весь вагон мне загадят! – раздалось за нашими спинами, и в то же мгновение, беспрепятственно миновав кордон, давно уже нестройненькая проводница устремилась вдогон.
Она неслась по проходу за сержантом, а вслед ей с полок свешивались чернявые бестолковки. Вот уже несколько спин заслонили её от наших взоров. А потом раздался визг.
Чистякова будто пружина подбросила:
- Я отца зарубил!
Следом я ворвался на вражескую территорию. В спину мне толкался Постовал.
- Я отца зарубил!
Чистяков настигал чинариков и бил их по затылку могучим кулаком. Они летели вперёд, забивая проход, словно бутылку пробки. И набилось их так, что его богатырский кулак не мог уже пробить брешь в этом месиве. Тогда он стал хватать их за плечи и выбрасывать с прохода. Мне за его спиной делать было нечего, и я свернул в ближайший кубрик, чтобы предотвратить атаку с тыла.
- Лежать! – орал я. – Лежать, сволочи! Всех поубиваю!
Чья-то чернявая голова свесилась со средней полки. Я – бац! – по ней кулаком. На нижней полке паренёк поджал к подбородку колени. Я подумал – встать хочет.
- Лежать!
И вбил каблуком в стенку бледное пятно его лица. В проходе копошилась повергнутая Чистяковым фигура. Я прыгнул ногами к нему на спину.
- Лежать!
Бац! Бац! – в соседнем кубрике Постовалов раздавал тумаки. Хрюм! Хрюм! – отзывались на удары чьи-то рожи. Женский визг прекратился. И драка затихла, когда вагоном промчался мичман Титов.
- Аат - ставить!
Через полчаса все грозненские новобранцы лежали на полках под приказом – не вставать! Двое или трое из них под контролем проводницы мыли пол. Поперёк всего вагона возлежал гигант-сержант, продолжая раскачивать состав, теперь уже могучим храпом. За боковыми столиками в каждом кубрике сидели наши парни, контролируя ситуацию. Мы с Постовальчиком - водрузив ноги на сержантовы сапоги. Голова его арийская терялась где-то в полумраке.

0

307

На следующей станции наших беспокойных соседей высадили. Видимо, тормознули не из-за драки, потому что на перроне были не только мусора, но и форма внутренних войск мелькала. Должно быть, доехали ребятки до места своей службы. А мы тронулись дальше – в Краснодар.
Интересно, помнят ли парни из Грозного осеннего 1973 года призыва во внутренние войска чистяковское «Я отца зарубил!»? Я вот помню.
Но пойдём дальше.

Ваше благородие госпожа Учебка
Мне б тебя забыть давно - запомнилась ты крепко
Здесь порядок флотский – что ни говори
Не везёт мне в службе – повезёт в любви.

Анапа – город курортный. Всесоюзная детская здравница. Город магнолий и кипарисов. А ещё винограда. Ребята весеннего призыва рассказывали – руки им мыли. Ох, и досталось же бедолагам на уборке. Впрочем, это их рассказы. Нам достались персиковые аллеи. Хотя, конечно, не только без плодов, но даже и листьев. Это понятно – глухая осень.
В Анапе следы трёх культур. Любая сердцу моему Древней Греции – в виде алтарей на кладбище. Спорил и доказывал всем и всяк, что это именно подставки для жертвоприношений, а не надгробья. Греки, помнится мне, не хоронили своих жмуриков – сжигали, и все дела.
От османов осталась арка каменная. На самом видном месте набережной. Местные говорили: под ней пройдёшь – то ли хорошо будет, то ли хреново. В культпоходе мы были, отличники наши БП и ПП наперегонки. А я кричу - куда, придурки? Ну, когда мы от турок что-нибудь хорошее видели?   
По песчаному берегу под парапетом и мостиками бегают лысухи за хлебными крошками. Узнали меня, обрадовались. Я им – привет передавайте уральским озёрам - сам-то не скоро.
Зимы здесь совсем нет. Один раз в Новогоднюю ночь снег выпал. Мы на зарядку выскочили – какой там, зарядка! Давай снежками кидаться. И старшины с нами. Служба службой, чины чинами, но ведь все мы с Урала – а тут, будто домом пахнуло.
Когда температура ниже нуля, замерзают брызги - под мостиками и причалами вырастают ледяные сталактиты. День-другой, глядишь – растаяли.
Ну, вот, наверное, и вся лирика. Служили мы здесь, учились. Не санаторно-курортной - повесткой военкомата призваны.
Первым делом нас конечно переодели. А гражданку в почтовые ящики и домой. В телеграмме прилагаемой пару строк можно черкнуть родным. Что писать? Простите мама с папой вашего сына олуха. Вот не слушался и попал. Написал: «Попал в морчасти погранвойск. Ждите через три года». За спиной почтари смеются:
- Попался на три года.
Неделю подшивались. Сидели в кубриках, пришивали боевые номера, погончики и погоны на робы, парадку, шинели. Потом пошла муштра. Ну а как же, на присягу - строевым. С первого смотра стало ясно – лучше нашей смены никто не ходит. Смена – это два отделения, полвзвода, одна восьмая роты. В каждой свой инструктор – старшина срочник. Нашего звали Олег Вылегжанин,  в миру – Глобус, за круглый, лысый и большой череп. Парень он нормальный. Мечтал выпустить нас, первую свою смену, отличной - а тут такой подарок. Мы лучшие на всех смотрах – в роте, школе, отряде. Только мне не повезло. Передо мной в строю свердловчанин Сергей Терёшкин. Помните портрет капитана Флинта – широкие плечи говорили о силе удара, и узкие бёдра – о способности от них уворачиваться. Это о Терёшкине. Ещё добавлю, у него голова и шея – одно целое. Атлет, короче.

0

308

Его земляк стоял за моей спиной – Сашка Чурцев. Роста мы одного, но у него сломаны и неправильно срослись обе ключицы. По этой причине богатырской была спина. Вызовут из строя – вот он изобразит букву «с», шлёпает ногами, а в подживотии ручонками сучит, будто тесто месит. Со стороны смотреть – смешно и жалко. В строю преображался. Прижимался чреслами к моим ягодицам, а руками за спиной своей сучил – должно быть, седалище охлопывал.
Я говорю:
- Слушай, друган, тебя случаем не хачик заезжий делал – ты что к моей попе прижимаешься?
А он белёсыми ресницами хлоп-хлоп, и на Терёшкина смотрит. Тот вопросительно на меня. А за Чуркиной спиной Постовальчик провоцирует улыбкой – давай, начни, а я закончу.
Глобус на него орал:
- Чурцев, держи равнение!
Его не пронимало. Более того, стал мне ногу подсекать. Моя вверх, согласно общему движению, а Чуркина следом, догоняет, и – бац! – подсёк. Я чуть не падаю.
Глобус:
- Агарков, ноги повыдёргиваю – будешь спотыкаться.
Я Чурке:
- В рыло дам.
Он на Терёшкина – хлоп-хлоп.
Постовальчик сзади – ну-ну.
Лопнуло терпение: разворачиваюсь и в хайло ему – бац! Он на меня. На мне Терёшкин повис, на нём Постовальчик. Глобус бежит:
- Отс-ставить!
Разобрался в чём дело и говорит:
- Поменяйтесь местами.
Я же говорю, нормальный у нас старшина. Перестановка в строю повлекла перемену места отдыха. То мы с Постовальчиком на нижних кроватях через проход обитались, а теперь с Терёшкиным на верхних рядом.
Этот будет среди ночи:
- Пойдем, покурим.
- Кончились.
- Угощаю.
Сидим в туалете на подоконнике, дымим. Письмо достаёт:
- На, почитай.
Только и осталось.
- Что там?
- Мама пишет: бьёт её падлюга-отчим. И дочку свою бьёт, сестру мою сводную. Что делать? Приду – убью гада. Я ж его шиздил на гражданке,  а сейчас некому….
- Не знаю. Сходи к замполиту – может отпуск даст. Поедешь и отшиздишь.
- Думаешь? – обрадовался Терёшкин.
Отпуск ему не дали. Но пришло письмо от матери. Сообщает - участковый приходил, приструнил дебошира. В зубы двинул. Это, говорит, по-дружески. А не уймёшься – посажу.
- В зубы – это хорошо, - ликует Терёшкин. – Этот козёл по-другому не понимает.
Присягу приняли – сели за парты. Хотя про парты это я образно.
Как и предупреждал старший лейтенант Ежов, готовили нас крепко. В меру строевой, в меру физо, даже политзанятия – не основная дисциплина. Изучали дизеля – в принципе, и в частности. В специальном корпусе их запускали и глушили, разбирали и собирали. Потом робы стирали. Один придурок доумился с содой постирать, чтоб быстрее побелела, и стал бы он похож на старослужащего. Роба-то побелела, а с рук кожа сползла. Потом водили его перед всей ротой, по обоим кубрикам, демонстрируя – как пьяного илота спартанцы.

0

309

Катера, я скажу, это что-то! Мы только на плакатах увидели – глаза разгорелись. Красиво, комфортно – «Аисты» называются, проект 1398. Дважды в неделю ездили на пирс, из эллингов выкатывали на стапелях под кран-балку и на воду – ходим по створам, на волну (бортом и носом), привыкая к качке. Набиваем руку в искусстве кораблевождения (правильнее, катеровождения).
Выяснилось, что я совершенно не подвержен морской болезни. Во время качки никаких ощущений и после тоже. А братва – кто в каюте пластом лежит (если желудки крепкие), кто на кокпите фалами к поручням примотался и медуз пугает – бэ-э-э-э. Они страдают, а я штурвал накручиваю – за всех сразу.
На пирс едем – штормовое платье надеваем: куртку, брюки – мех под болоньей. На море брызги не только солёные, но и дюже холодные.
Морское дело осваивали в учебном корпусе. В кабинете паркет, вдоль стен под стеклом и без саркофагов макеты кораблей - парусники, броненосцы, современные, с пушками и ракетами. Хозяин кабинета мичман Угрюмов - выдающаяся личность!  Историю флота российского знает лучше энциклопедии. Про любое сражение рассказывает, будто участвовал. Он нас паркет заставлял драить, а мы шли на Морское дело, как на праздник. Часами, да что там, сутками готовы были слушать Угрюмого – всегда нам времени не хватало на его уроке. А он:
- Учите, парни, морской язык.
Все эти фок, нок, бизань мачты, стеньги и брам-стеньги…. Скажите – ну для чего они нам на современном флоте? А какие бывают канаты? Кроме синтетических есть ещё пеньковые, манильские. Манильские названы в честь столицы Филлипин и вяжутся из копры – продукта кокосовых орехов. Я и не знал.
Морские узлы вязали. Вязали и развязывали. На скорость, на крепость.
Что такое выброска? Берётся булыжник (кругляк), оплетается фалом (верёвкой – если так понятнее), оставляется длинный конец – и готово. Выброска готова. Для чего? Представьте картину: океанские волны, надо пришвартоваться двум кораблям. Трос, самый маленький – толщиной с мою руку. Попробуй, добрось. А выброску метров на пятьдесят (плюс-минус туда-сюда), наверное, любой закинет. Если ещё размотать над головой как пращу…. 
Как-то с Угрюмым вышли из класса в спортивный городок, встали парами друг против друга и давай выбросками перебрасываться. Сами понимаете, старались не только докинуть, но еще напарнику по бестолковке попасть. Или  по копытам.
Потом Постовал говорил:
- Ну, и выдержка у тебя. Я пару раз думал – сейчас башку снесёт. А ты и не дёрнулся.
Мог похвастаться, как был чемпионом среди команчей по этой самой фигне, но не стал. К чему лишние фразы? С некоторых пор решил быть невозмутимым, как старшина Пестов. Только плечами пожал:
- Лучше целиться надо.
Лоцию изучали по реальным картам Дуная, Амура и Уссури.
Вот в чём уж очень сильно я преуспел, так это в ППСС (правила предупреждения столкновения судов). Точнее, в части световой сигнализации, обеспечивающей безопасное плавание в ночную пору. У нас был стенд, на котором загорались различные конфигурации цветных огоньков – белых, красных, зелёных. И по ним следовало определить, что за судно перед тобой. Например: три зелёных вертикально, три белых треугольником вершиной вверх – пограничный корабль левым бортом. Или два белых вертикально, два красных с наклонов вправо и зелёный слева – сухогруз с бочками ГСМ, идёт прямо. Ничего сложного - в две минуты любого обучу. Три белых огня – габаритные - топовый, баковый, ютовый. Топовый – это на мачте, на самом верху. Баковый и ютовый – на носу и корме корабля. Если видишь все три огня сразу, кораблик в профиль. В анфас – обязательно топовый  и какой-нибудь из крайних. На ходу зажигаются бортовые – красный и зелёный.  Два зелёных вертикально – пограничник на ходу. Один красный на мачте – взрывоопасный груз в трюме. Два – танкер, соответственно. Всё. Не надо больше ничего знать и выдумывать. Включай пространственное воображение и выдавай ответы на стендовые вопросы. На соревнованиях стал я чемпионом роты по этому самому делу и очень возгордился. Ответствовал на все просьбы о помощи - раз природой не дано, надо ли напрягаться?

0

310

Ну, что ещё рассказать? О БЖ? БЖ – борьба за живучесть корабля. Живучесть – способность корабля оставаться на плаву и выполнять боевую задачу, получив кучу пробоин. Тренажёр – точная копия трюма корабля. Только не повезло ему – оба борта в дырках от пуль и осколков снарядов. Одна такая – мама дорогая! – голова пролезет. Её чопиком не забьёшь – пластырь накладываешь с подпоркой. Переборки тоже надо струбциной подпереть – могут схлопнуться.
Короче, спустили, объяснили, показали и приказали. Сначала насухо всё сделали. Водой даванули – потекла наша работа. Потом под давлением воды все пробоины заделывали. Потом к всеобщей суматохе сирену добавили. Потом мигающий красный цвет. Потом кромешная темнота. Тренировки, тренировки, тренировки….
Расскажу, забегая вперёд, об экзамене. Построили наш расчёт (8 курсантов) в этом самом  трюме. Каплей (капитан-лейтенант) из экзаменационной комиссии прошёлся, всем по сигарете в зубы дал. Кто-то:
- Разрешите закурить?
- Разрешаю.
Да как закуришь – стоим в робах без тельников и гюйсов: через минуту будем мокрые, как черти. И спички, и сигареты и сменная амуниция – наверху. А я думаю, зачем он сигареты нам в рот сунул – нет, неспроста. Говорю:
- Сигареты, парни, не выплёвывайте.
- А куда их?
- Под язык засунь.
Я так и сделал. Да пусть себе горько – жуют же табак аборигены.
Только скрылись в подволоке (потолке) каплеевы штиблеты, брякнул люк – началось! Свет погас. Аварийный замигал. Погас, проклятый! По ушам сирена проехалась, в грудь - вода. Сорвались, бросились борта латать. Напор с ног валит. Избыточное давление – одна атмосфера. Утопли, значит, на 10 метров. За минуту не управимся – сила напора удвоится. На двадцати метрах погружения (условного, конечно) выключаются сирена, аварийка, включается нормальный свет. В заштопанные дыры сочится вода, давление за бортом - три атмосферы.
Открывается люк, в наше чумное пространство просовывается каплеева голова - осторожненько, чтобы формочку не замочить. Видит – всё нормально – спускается. Мы строимся. Он проходит с экзаменационной ведомостью.
- Фамилия? Сигарета ваша где?
Я выплюнул коричневое месиво на ладонь.
- Молодец. Отлично. Ваша? А фамилия? Хорошо.
Не правда ли, интересный подход к оценке индивидуальных действий расчёта.
Ну, это я много вперёд забежал – аж на выпускные экзамены. До них нас лудили и лудили.
Да-а, служили. Но мы были живыми людьми, и с нами случались различные истории. Расскажу пару штук.
День к отбою катился. У нас личное время. Захар из своего (второго) кубрика прибегает.
- Хотите на «шурупа» взглянуть?

0

311

Эка невидаль! Но идём. Сидит паренёк в морской робе и к солдатской шинели пришивает погоны. По щекам слёзы бегут. Никто не смеётся – посмотрели и прочь. Рассказали потом старшины. Пацан из свердловского института в морчасти призвался, а папашка – генерал в Генеральном штабе. Как узнал, ногами затопал – а подать сюда сукина сына! Учиться отправлял – а он вон куда устроился. Короче, от службы отмылить не удалось, а вот от трёх лет – да: в Москву, в советскую армию служить отправили. Был бы парень на гражданке, упал на спинку, ножками посучил, мамашке поплакался, и отстал бы грозный родитель. А тут – на-ка, выкуси. Тут, брат, дисциплина. Приказали – и шей погоны к солдатской шинели, а потом – шагом марш в Москву. Эх, жизнь наша! Даже не знаешь – завидовать или сочувствовать пареньку. Я – сочувствовал.
Другого, по фамилии Моторин, на гражданку жениться отправили по залёту. Беременная девушка папе, тот военкому - в Анапу депеша. Командир навстречу – всегда за советскую семью! Отрядили домой голубчика, мичман в сопровождающих. Без дороги десять дней на всё прочее – сочетание, свадьба и медовая неделя. Вернулся, злой, как чёрт. Оно и понятно – от молодой, любимой жены на узкую курсантскую кровать. В курилке, что на улице перед казармой, друзьям рассказывает:
- …. она обиделась, отвернулась. Я говорю: чё пердильник отклячила – воняешь, лежишь. Она поворачивается. Говорю, спереди ты не лучше пахнешь. Плачет, сука!
Парни другого рассказа ждали, про интим, должно быть – хохотнули сдержанно. Перерыв закончился, потянулись в учебный корпус.
Я в наряде был дневальным по роте. В курилке подметать – обязанность свободной смены. Томился с метлой в стороне, ожидая конца перерыва -  этот трёп по ушам пришёлся.
Все вышли. Моторин задержался, увидел меня, входящего, и стрельнул «бычком». В меня, между прочим, целил. Для окурков в центре курилки обрез стальной бочки вкопан. Я ногу на баночку (лавочку), преграждая путь:
- Вернулся и поднял.
Он ударил меня коротко без замаха - в дыхалку метил, но попал в черенок метлы. Её конец и сунул ему в нос. Моторин спиной вперёд побежал, с лица из-под ладони закапала кровь. Я за ним. Знал, что сейчас произойдёт - нутром чувствовал, все поджилки мои вибрировали от возбуждения. Сейчас на метлу обопрусь и двину ногой в грудину - сядет он у меня, голубчик, точно в обрез с водой, харчками и «бычками»….
За спиной, как выстрел из пистолета:
- Товарищи курсанты!
Я крутанулся через правое плечо, метлу как карабин к ноге.
- Виноват, товарищ капитан третьего ранга.
Наш взводный Яковлев.
- С вами что?
Рядом с моим пристроил плечо Моторин:
- Расцарапал, товарищ капитан третьего ранга. В носу ковырял….
- Ага, в носу, - взводный у нас нормальный. – Ну, иди.
Ну, что сказать – молодец Моторин хоть в чём-то: не стал стучать.
Молодец-то молодец, но на следующее утро в умывалке, только лицо намылил, мне – бац! – кто-то по затылку, я губу разбил о кран водоразборный. Пену смахнул, головой верчу – полроты мимо шмыгает, все торопятся процедуры известные принять. У нас как – пока одни, стоя в проходе, заправляют кровати верхнего яруса, владельцы нижних – в умывалке, и все бегом, всё на ходу. А мне стало доставаться каждое утро.
Постовальчик бы решил мою проблему, но после перестановки с Чуркиным разъехались и наши кровати – нижние заправляют, верхние умываются.
Говорю Терёшкину:
- Проследи, Серёга, кто мой кумпол тревожит.

0

312

На следующее утро только мыльными ладонями по лицу провёл, мне кулак в голову прилетел - кожа на щеке лопнула, поцеловавшись с краном. Ах, туды твою!
Глаза промыл, смотрю - Терёшкин рядом фыркает.
- Серый, ну, что ж ты - поставили смотреть, а ты подслушиваешь.
Крутит круглой своей бестолковкой:
- А я что, я ничего. А ты чего?
А у меня кровь по щеке, под глазом синева разливается.
Постовал:
- Терпеть больше нельзя – надо что-то делать.
Вечером в личное время пошли с ним во второй кубрик и прямо к Моторину:
- Твоя работа? Открыто посыкиваешь побазарить?
Нас окружили ребята:
– В чём дело?
Обсудили все нюансы, дали добро на поединок. В курилке – есть и такая в роте, под крышей, приличная, в смысле размеров, по углам урны – закрылись четверо: мы с недругом, конечно, Постовал и Игорь Иванов, командир отделения Моторина. Остальные слонялись по коридору, страхуя на случай чего.
У Моторина вид сельского пройдохи – хитрые глазки и круглое мясистое лицо, напоминающее сортирного червя. Драться он не умеет, но силенкою не обижен - такие в потасовку лезут по пьянке или от великой злости. Мне надо его разозлить, на это расчёт - кинется очертя голову, и я уложу его хорошим ударом: чего тут с ним прыгать, изображая Мохаммеда Али.
- Что, опарыш, звенят коленки?
Он стоял, набычившись, опустив руки, сжав кулаки. Лицо его наливалось краской. Я переступал с ноги на ногу, поводил плечами. На это тоже был расчёт. Пусть мельтешат в его глазах – он рванёт, я подставлю плечо и резко уберу. Он и уйдёт в пустоту, а потом встретиться с моим кулаком.
Что-то медленно мой противник злостью наливается.
- О-па! – я сделал выпад и назад. – Не дрейфь, моряк ребёнка не обидит.
Стоит, сволочь, желваками играет.
- Опарыш, ты зачем женился? Ты же педик – тебя самого надо….
Он сорвался с места, промахнулся по моему плечу и напоролся подбородком на встречное движение кулака. Высоко взбрыкнул ногами – как  фигуристка коньками. Грохнулся спиной на кафельный пол. Затылком попытался разбить мозаичную плитку – не смог.
- Всё, - сказал я.
- Нормалёк, - оценил Постовал.
- Закончили, - подтвердил Иванов. Он был лучшим гимнастом роты, и всё поглядывал на Постовала, который на первенстве отряда получил кандидата в мастера по гиревому спорту. Поглядывал и прикидывал: не придётся ли драться ещё и секундантам.
- Нет, не всё, - прохрипел за моей спиной Моторин.
Он уже поднялся на четвереньки и мотал головой, пытаясь остановить вращение Земли. Опираясь на подошедшего Иванова, встал на ноги и оттолкнул его.
- Я готов, - сказал Моторин, мотая головой.
- Похвально, - я обошел его по кривой.
- Парни, кончайте, - подал голос Игорь Иванов.
- Заткнись, - посоветовал Постовал.
Противник был в моей власти - он стоял на ногах, но себя не контролировал. Я мог затащить его в гальюн (сортир) и макнуть рылом в очко – была такая мысль. Мог усадить задницей в урну, вдавить, сравняв коленки с плечами, и тогда без посторонней помощи ему оттуда не выбраться. Я мог сделать с ним всё, что угодно.

0

313

С опущенными руками в позе неандертальца, покачиваясь, стоял Моторин. И я напротив. Красивее мне было бы уйти – дело сделано. Но что-то вспыхнуло в душе – то ли обида за далёкую и незнакомую девушку, у которой запах задницы с передницей так раздражали моего противника. То ли жалость к себе пронзила сердце – даже у такого опарыша есть жена, которая, как бы её не обижали, ждёт его и, возможно, любит. А мне-то…. Мне и строчки черкнуть некому. На всем Белом Свете не нашлось ни одной девушки, пожелавшей осчастливить меня своим вниманием. Господи, где твоя справедливость?
Тело моё взмыло вверх, и нога обрушилась на противника. Получи, фашист, гранату!  Моторин нашёл спиной угол, врезался, стёк задницей в урну и затих. Дело сделано. Мы разошлись, незамеченные старшинами. Больше наши пути с Моториным не пересекались.
Да-а. Письма, письма. Я почему стал отличником БП и ПП, да как бы не лучшим в роте? Писать было некому. Отец дулся, что, не попрощавшись, служить ушел, и общаться не хотел. Сестра разок написала. Увидела дома мои фотографии у мамы и:
- Ах, какая форма! Ах, какой ты красивый, братик. Оставайся жить у моря – мы к тебе в гости будем ездить.
Мама тоже не баловала весточками. Вот и корпел над книжками в часы самоподготовки – святое время письмописания.
Был у нас такой курсант Устьянцев – Устинька – красивый, как девушка. У него даже родинка на верхней губе. Так этому Ален Делону по четырнадцать писем в день приходило. И всё от девчонок. От разных.
Направляющий нашего отделения – Кошков, а замыкающий – Охапкин. Разница в росте чуть не метр. Первый посадил последнего на колено, сфотографировался и отправил домой. Сестра девятиклассница запала. Требует от брата: «Познакомь с Обхваткиным – хочу переписываться». Направляющий наш хохочет:
- Она мне до подбородка, ты ей будешь….
И - ха-ха!
Служил с нами и такой чудак – Уфимцев, из Кировской, кажется, области. У парня был классическая строевая выправка и такой же шаг. Мичмана его в другие роты водили, чтобы показать, каким должен быть строевой моряк. И парень старался изо всех сил, только нервный был очень. Если б я сказал, умственно ограниченный, то, наверное, в зависти уличили. Действительно не было у меня его выправки и такого шага строевого - зато с нервами всё в порядке. Сидим как-то на ЗОМПе (защита от оружия массового поражения), мичман Заболотный вещает.
Уфимцев:
- Товарищ мичман, можно выйти.
Мичман:
- Можно Машку под забором - во флоте говорят: разрешите. Впрочем, если твою Машку уже тянут под забором, то и тебе «можно».
Зачем он так сказал? Да прикололся – обычная на флоте шутка. А Уфимцев не понял – ринулся на Заболотного с кулаками, да курсанты его смяли.
- Псих, - покачал седой головой мичман
Пришло Уфимцеву от любимой девушки письмо в учебку – невтерпёж, мол, больше ждать (это три-то месяца!), замуж выхожу. Что тут сотворилось – всей ротой его ловили. Носится, орёт: жить больше не буду, руки наложу. Чего орать-то и бегом бегать – пошёл бы и наложил втихаря. В смысле, руки на себя. Народный артист Кировского театра – не люб он был мне. Наши пути не пересекались, но задолбали начальники: Уфимцев, мол, Уфимцев – гордость роты и первый кандидат в старшины. Полил он мне бальзам на душу на выпускном экзамене по строевой. Больше-то ему нечем было отличиться, вот он и напрягся, как струна. Ну, блин, сейчас зазвенит. А комиссия идёт себе неспеша шеренгой – покажите платочек, да подворотничок. Известно - театр начинается с вешалки. Дошли до Уфимцева, а из-под того ручеёк потёк.

0

314

- Ну, что ж вы,… - засмущались экзаменаторы. – Идите, переоденьтесь.
Известно, во флоте любят прикалываться. Не миновала и меня сия злая участь – то бишь,  стать объектом розыгрыша. Расскажу, как это случилось. Месяца три-четыре мы отслужили, стало ясно, кто есть кто. Ну, я, понятно, отличник. А был в нашей роте замечательный главный старшина, Ничков по фамилии. Он выпустил две отличных смены. Ему б ещё одну – и медаль на грудь «За отличие в охране госграницы». Но у парня были золотые руки. Медаль мы тебе и так дадим, говорят командиры, ты нам сделай колонки для ВИА (вокально-инструментальный ансамбль). Ну, он и делал – что-то сам, а потом помощник потребовался. Приходит к замполиту Дятлову, а тот:
- Кто у нас отличник? Агарков? В распоряжение главного старшины Ничкова.
День тружусь, второй. Нравится мне Ничков, я ему, похоже, тоже. Не панибратсвуем, но и обходимся без уставных прелюдий. Он мне – Толян; я ему – Саня.
Трудимся. Заходит старшина первой статьи Петрыкин (в миру – Тундра, так как родом из Заполярья). Он – освобождённый комсомольский работник, вернее – безработник, так как целыми днями ни хрена не делает, слоняется по роте, ищет над кем приколоться. Заглянул в чеплашку с клеем:
- О-па-на! Кончился. Ну-ка, курсант, шилом в подвал. Найдёшь мичмана Казеинова, попросишь у него кузевалу – клей такой.
Я без задних мыслей в подвал. Бродил, бродил, нашёл – в какой-то бендежке два мичмана в шахматы режутся.
- Разрешите обратиться?
- Валяй.
- Ищу мичмана Казеинова.
Смотрю, собеседник мой побагровел и брови сдвинул, а партнёр его гримасничает – улыбку душит.
- Для чего?
Я чеплашку подаю, хотя уже чувствую, влип во что-то.
- Кузевалу надо – клей такой.
Один мичман закашлялся. Второй говорит:
- Какой педераст тебя послал?
- Никак нет, товарищ мичман - старшина первой статьи Петрыкин.
- Старшина твой и есть настоящий педераст. Скажи, что вечерком я к нему загляну.
Когда вернулся с казеиновым клеем, Петрыкин встрепенулся со стула, на котором сидел, помахивая ножкой.
- Принёс?
- Так точно.
- Что сказал мичман Казеинов? – Петрыкин подмигнул Ничкову.
А я включил швейка – то есть, напустил на себя наиглупейший вид – и отвечаю:
- Сказал, что старшина, меня пославший, педераст, и он вечером его навестит. Спросил фамилию.
Петрыкин побелел, как песец полярной ночью:
- И ты сказал?
- Так точно.
- Тьфу! – Петрыкин спешно покинул нас.
Ничков улыбался ему в спину.
Вскоре нужда в помощнике иссякла, и он вернул меня, откуда брал - прямо на политзанятия.
- Ага, командировочный! – обрадовался Дятлов. – А ну-ка скажите нам, товарищ прогульщик, что значит быть храбрым?
Я и до места не дошёл, прямо от дверей поплёл:

0

315

- Ну, понимаете…. Надо человеку через речку перебраться, а мостик узенький, ему страшно – вот он по-пластунски переполз. Обошлось – не свалился. Следующий раз на карачках. Потом просто перешёл - храбрец. Значит, быть храбрым – это побеждать свой страх.
- А! – недовольно махнул на меня Дятлов. – Вот она цена пропущенных занятий. Кто скажет?
Поднялся кто-то, рапортует:
- Быть храбрым – это значит брать высокие соцобязательства и выполнять их.
Дятлов:
- Молодец. Пять.
- Ага, - бурчу, усаживаясь за парту. – А перевыполнять – героизм.
- Вот именно! – обрадовался Дятлов. – И тебя пять. Вижу – мыслить умеешь.
Учёба в ОУОМСе давалась легко, и каждое воскресенье поощрялась. Наш недельный распорядок устроен был так – пять дней учёба, в субботу большая уборка в роте, воскресенье – выходной. Для всех прочих – фильм, свободное время. А отличников куда-нибудь выгуливали. В городе были много раз – во всех примечательных местах. В Новороссийск ездили на боевые корабли смотреть Черноморского флота. В долину Суко….
Вот если это был Урал, её бы назвали лощиной. На дальнем Востоке – распадком меж сопками. Здесь сопок нет. В преддверье Кавказских гор ущелье между двумя холмами называли долиной. Ничего на вид там не было примечательного – кусты, деревья на склонах, а внизу ручей журчит. Экскурсовод был замечательный. Он поведал, как в войну наши разведчики с капитаном Калининым нарвались здесь на фашистскую засаду. Ночью за ними должен катер прийти. Весь день они бились с превосходящим противником, теряя бойцов, отступали к морю. На закате оставшиеся в живых двое бойцов бросились в море и поплыли, чтобы не сдаться врагу. С ножом против шмайсеров не устоишь, а патроны кончились. Фашисты палили им вслед - может, убили, а может, и нет….
Написали письмо турецким морякам, как запорожцы султану. Нет, с текстом всё в порядке – без оскорблений – мол, миру мир, и всё такое. Сам процесс шуточками сопровождался, а у меня Калинин с бойцами из головы не идут. Как воочию вижу серые тени немецких солдат на склонах, их мерзопакостные голоса – мол, русские, сдавайтесь! И стрельба, стрельба…. Свист пуль. Вскрики раненых. Дым оседает в долину. И так не хочется умирать в этот солнечный день, когда природа цветёт и благоухает, и море ласкает бликами. Будь прокляты те, кто придумал войну!
Письмо написали, закупорили в бутылку, бросили в море – плыви к турецким берегам. Сели в автобус, тронули, а я головой верчу – будто что забыл в долине Суко.
Вечером к Постовальчику:
- Слышь, Вовчара, ты готов умереть? Ну, чтоб за Родину и всё такое. Меня разок бандюки пугнули – так я от них на край света бежал. А  люди в бой идут – умирают и убивают. Мы с тобой сможем?
Постовал:
- Да, погоди ты умирать. Тут другое дело…. Ты заметил – у нас все мичмана красавцы, как с картинки.
- Ну и что?
- Естественный отбор. Остаются старшинами в отряде, женятся на местных. Есть жилье – вперёд, на сверхсрочную.
- Умно. Нам-то что?
- Балбес. Ты что, не хотел бы жить в Анапе?
- Не знаю. Наверное. Сестра пишет – оставайся, будем в гости приезжать.
- Ну, и...?
- Я согласен, остаюсь.

0

316

- Зря смеёшься. Давай прикинем. У меня есть шанс остаться в спортивной роте. А ты – лучший курсант. Тебя старшиной оставят.
- Могут, - неуверенно согласился я.
- Ну и вот, останемся, пойдём в увольнение, познакомимся с девчатами и женимся.
- Хохотушки здесь ничего, я видел – грудастые.
Вовкины слова тоже запали в душу и после непродолжительной борьбы вытеснили скорбь о капитане Калинине.
В следующее воскресенье отличников повезли в одну из городских школ на КВН. Здорово! Посмеялись, повеселились от души. Потом танцы. Мне одна девочка понравилась. Ещё на сцене её приметил – красивая, озорная. А смеётся как – загляденье. Музыка зазвучала, я к ней – позволите? Позволила. Второй танец – я опять рядом. На третьем говорю – а не позволят ли домой проводить?
- Тебе же в часть? – смеётся и удивляется.
- Могу я голову потерять, хоть раз в жизни.
- Так-таки первый раз?
- А то.
- Не верю я вам, особенно военным.
- Значит, вы не проницательны. Вот послушайте, как стучит, - прижимаю её ладонь к груди.
- Ну, ладно, ладно – словами убедил. Что с поступками?
Думаю, пусть  Постовальчик пыхтит, гирьки свои в спортроте поднимает, об увольнении мечтает. А у меня уже сейчас будет девушка. В своём успехе я не сомневался – что же я, восьмиклассницу не оболтаю?
Удрал в самоволку. Идём по городу, болтаем. Я болтаю. Она смеётся. Пусть смеётся. Тактику, думаю, избрал правильную. Неумный на моём месте, о чём бы речь вёл? Ах-ах-ах, любовь-любовь-любовь…. И потом – а жильё у тебя есть?
А я умный и ей глаголю:
- Как ты можешь жить в такой дыре? Такая девочка яркая, можно сказать звезда морская – и такое захолустье. Вот отслужу, поедем со мной на Южный Урал? Там города – миллионные. Там заводы. Там мощь всей страны куётся. А природа…. А люди….
Добрались до её дома, поднялись на лестничную площадку. Я треплюсь, а её не удерживаю, наблюдаю – если уйдёт, значит, не зацепил и наоборот. Она слушает, хихикает, ждёт чего-то. Может, думает – с поцелуями полезу. Не дождёшься – я не такой!
Хлопнула дверь подъезда, шаги чьи-то поднимаются к нам. Смотрю – мама дорогая! – целый капитан первого ранга. Посмотрел на меня сурово, на дочь:
- Ирка, домой.
Та шмыг за двери.
- Ну...?
Я с трудом язык от нёба оторвал:
- Курсант одиннадцатой роты Агарков.
- Здесь самовольно?
- Так точно.
- Дуй в часть, скажешь старшине роты, чтоб наказал.
И всё, скрылся за дверью. Кому рассказать, не поверят – сам командир части каперанга Карцев застукал в самоволке и отпустил. «Скажешь старшине роты» - это шутка, не более. Что я, идиот, себе взыскания выпрашивать? Разве он меня запомнит? Таких гавриков у него пять тысяч штук.
Думаю, что соврать на КПП? Обязательно надо что-нибудь про Карцева – такой подарок судьбы. Но на КПП меня не тормознули – прошёл, как в порядке вещей.
Когда по части плёлся, мысли другой оборот приняли. Фамилию мою мог Карцев  запомнить и роту. Явится проверить – вот он я во всей красе – самовольщик, трус и лгун. А ещё в зятья набивался. Нет, обязательно надо доложить Седову.

0

317

Дальше как – вот я страдаю, наказанный. Ирка меня находит – ах, ты бедненький. А я – папашку благодари. Она – папочка, как ты мог? Каперанга ко мне – прости, зятёк дорогой.
- Товарищ мичман, - подхожу к Седову. – Получил замечание от капитана первого ранга Карцева. Прибыл для получения наказания.
- Наказания? – старшина роты внимательно посмотрел на меня. – Хорошо, получишь. После завтрака задержись у тумбочки дневального. Инструктору скажешь – по приказу Седова.
И всё. Никаких расспросов: что почём, и как там  Карцев? Умудрённый у нас старшина. Наутро ещё с одним пареньком по фамилии Сибелев прикорнули на стульях у поста дневального. Петрыкин летит:
- За мной.
На тот свет я за тобой бы пошёл да тормознулся, пропуская вперёд.
Вышли из части. В домах офицерского состава нашли нужную квартиру. Петрыкин задачу объяснил - капитан третьего ранга Яковлев ютится в гостинице, а семья по прежнему месту службы. Теперь им дают квартиру, которую наша задача – отремонтировать. И вот мы втроём, вооружившись скребками, стали скоблить стены и потолок. Пыль подняли…. наглотались…. Даже курить не хотелось после работы и после обеда. Сидим в курилке, дожидаясь Петрыкина, и не курим. Яковлев идёт:
- Вы, почему здесь?
Суетится, новосёл. А мы – так, мол, и так - старшину первой статьи Петрыкина ждём.
- Идёмте.
Яковлев отвёл нас к своему будущему дому:
- Ждите здесь.
Сели на лавочку у подъезда, ждём. Час проходит, другой – нет Петрыкина. Четыре часа прошло – запропал где-то Тундра. Смеркаться стало. В части горн заиграл – вечерняя прогулка. Ещё через полчаса второй сигнал – вечерняя поверка. Сибилев за угол заглянул:
- Кажется, свет в квартире горит.
- Тебе какая команда была? Сидеть ждать, а не в окна заглядывать.
Сибилев - недоученный студент Магнитогорского пединститута. Ему швейка врубать - не привыкать. Сидим, ждём, чувствуем – развязка близка.
Топает Яковлев.
- Вы чего здесь?
- Петрыкина ждём?
- А его не было? Ну-ка, пойдёмте.
Поднялись на этаж. Яковлев своим ключом квартиру открыл. В прихожей Петрыкин в нас задом целит – пол домывает.
- Вот как хорошо! – радуется взводный. – И побелили, значит. Можно въезжать.
Петрыкин на нас глазами вращает - морда пунцовая. В часть шли – поставил меня к Сибилеву в затылок и рычит:
- Раз-два, раз-два, левой….
И бубнит:
- Кранты вам, салаги, задрочу. Бог видит ….
Мы идём, молчим и думаем: «Ну, дрочи, дрочи – да только известно, бодливой корове Бог рог не даёт».
На этот раз дал. Буквально на следующий день Глобус домой улизнул, в краткосрочный отпуск, а на его место инструктором к нам послали Петрыкина. В тот же день на вечерней поверке:
- Агарков, выйти из строя.
Подходит:
- Это что, это что...?

0

318

Дёрг меня за гюйс и пуговицу оторвал – форменный воротник повис на одном плече. Дёрг за робу – её край из-под брюк выпростался. Стою растрёпой, а Тундра:
- За нарушение внешнего вида объявляю наряд вне очереди.
Ну, наряд, так наряд. Он инструктор – имеет право. А я… Что я – служу, как говорится, Советскому Союзу.
Наряд вне очереди выпал на камбуз – в посудомойку. После развода нас ещё раз построили, проверили отсутствие грязи под ногтями, ну и прочее. Приняли мы боевые посты у отслужившей смены. Впереди ужин, но ещё есть время перекурить - курилка в подвале. Наряд-то не маленький – пять тысяч человек накорми, посуду помой, обеденные столы и залы тоже.
Спускаюсь в подвал. Группа курсантов толпится у трапа и дальше ни шагу. В чём дело? И курить охота, и время уходит. В чём дело? Из курилки пронзительный и ненавистный голос Петрыкина:
- Равняйсь! Смирно! Отставить! Отставить касается команды «Смирно!», а «Ровняйсь!» никто не отменял. Я вас, сволочи, научу Родину любить. Смирно!
Блин! Нигде от него нет покоя. Да плевать! Раздвинул плечом курсантов и пошёл в курилку. Открываю дверь, ко всему готовый - но к этому не был. Опешил от удивления - Устинька подметает пол и петрыкинским голосом орёт:
-  Подтянуть грудь, выпятить живот…. Прямо шагом марш!
Наконец врубаюсь и подыгрываю – закрывая дверь, ору для оставшихся в коридоре:
- Разрешите присутствовать, товарищ старший сержант?
- Я вам покажу перекур! – надрывается Устьенька. – Тряпку в зубы, и чтоб пол блестел.
Сели с курсантом Устьянцевым, курим, смотрим на дверь – кто первый войдёт? Докурили – никто не вошёл. Вот таких смельчаков набирают в морчасти погранвойск. И тупорей - назови я Петрыкина старшим сержантом, носом бы дверь открыл.
Чашки моет посудомоечная машина. Один курсант вставляет, другой вынимает и подаёт мне. Моя задача – всполоснуть их в ванне. На самом деле эта операция называется дезинфекция, и в ванне не просто горячая вода, а раствор горчицы. Лезть туда босыми руками нельзя. Вон на полочке лежат резиновые перчатки. Но кто бы объяснил…. А самому догадаться – с умом напряжёнка.
Помыли посуду, убрались в обеденных залах, поплелись в роту. Легли спать на час позже, а подняли на час раньше общего подъёма. В подвальном помещении камбуза построили. Краткий инструктаж. Старший наряда, проходя мимо, заметил.
- Что у вас с руками? Покажите. Дезинфицировал? В горчице? Бегом марш в санчасть.
Положили на недельку. Выхожу к здоровым людям, а там – мать честная! – полномасштабная война третьей смены с инструктором Петрыкиным. Глобус наш умудрился залететь в отпуске – подрался с кем-то. В мусарне посидел, потом в части досиживал. Лычки с него срезали и отправили в баталерку (кладовку) матросом. А Тундру назначили нашим инструктором на постоянной, стало быть, основе. Ну, он и взялся с нас шкуры драть. Но ведь и мы не пацаны доприсяжные – чему-то ОУОМС нас научил. Стали мы Петрыкину «паровозик» делать. Объясню тем, кто не служил.
Строй идёт – три шага нормальных, на четвёртый ботинком изо всех сил в асфальт. Получается: раз, два, три, бум…!  раз, два, три, бум! На паровоз похоже. Для инструктора «паровозик» от смены – оскорбление. Коллеги смеются, командиры задумываются - а на своём ли старшина месте? Здесь одно спасение:
- Смена, бегом марш!
И вот мы, лучшая в отряде по строевой подготовке смена туда бегом, обратно бегом. Только вышли из корпуса, роты, камбуза:
- Смена, прямо бегом марш!

0

319

Заместителем у Карцева по строевой подготовке был кавторанга Белов - зверь о двух ногах. Станет в обед у чипка (матросское кафе) и смотрит: кто не так честь отдал – заворачивает. Соберёт вокруг себя десятка три-четыре бедолаг, и ходят они по кругу, и козыряют, пока не скажет Белов:
- Свободен.
В тот день мы мимо него трусцой.
Белов:
- Товарищ старшина.
Петрыкин:
- Смена стой.
И на полусогнутых к Белову – так, мол, и так, следуем с камбуза в учебный корпус.
- Ну, так и проследуйте, как подобает, - требует кавторанга.
Петрыкин возвращается:
- Правое плечо вперёд, смена, шагом марш.
Выводит нас на исходную прямую – к прохождению торжественным маршем готовит. А от направляющих шепот шелестом:
- Паровозик, паровозик, паровозик….
Ну и что, что Белов. Ну и что, что зам по строевой. Достал Петрыкин до самого немогу. Не отступать, моряки!
Идём. Петрыкин руку к виску:
- Смена, смирно, равнение на-Лево!
Всё сделали, как надо – и руки прижали, и на Белова дружно воззрились, а ногами:
Раз, два, три, бум! Раз, два, три, бум!
Крякнул Белов, развернулся и, широко ступая, ринулся в штаб. Мы подумали – всё, кранты Тундре. Он руку опустил, на нас не смотрит, топает по аллее (без команды и повернули) в учебный корпус.
За ночь Петрыкин оклемался, отошёл от животного страха перед Беловым. Утром на зарядке загнал нас в какой-то аппендикс аллей и давай воспитывать:
- Что, скоты – думали, ваша возьмёт? Ни черта! Ещё маршал Жуков говорил, что дисциплина держится на старшинах. А вы – тля, навоз, придурки недоученные. Я с вас ещё семнадцать шкур спущу, но сделаю людьми….
Туманец морозный, подтянувшись с моря, клубился по аллеям. Температура не такая уж и низкая для нас, уральцев, но при морской влажности уши сворачивала. Мы стояли без шинелей, без головных уборов - Тундра, песец заполярный, закалял нас, приучал стойко переносить холода. Другие (чуть парок изо рта) – на зарядку в шинелях, на камбуз в шинелях, а мы всегда вот такими.
- Что здесь происходит? – майор в юбке, сама начальница медицинской службы отряда, топала мимо. – Кто старший?
Петрыкин метнулся к ней.
- Ты,… ты,… ты…. – она не могла подыскать слов своему возмущению. – Курсантов в роту, а сам ко мне, вместе с командиром. Ко мне…! бегом…! вместе…! в роту…!
Она топала ногами и грозила кулаком Петрыкинской спине.
Всё, спёкся Тундра. На самоподготовку к нам пришли Яковлев и Ничков.  Последнего взводный представил как нового инструктора.  Только к утру следующего дня в смене осталось едва ли половина состава. Остальные в санчасти – результат Петрыкинского воспитания. Я ещё день держался, а потом чувствую – хреновато. Себя чувствую хреновато. Перед ужином подхожу к Седову. Он:
- Запишись в тетрадь дежурного. После ужина вас всех Петрыкин в санчасть сводит.
Опять Петрыкин!
Сели на камбузе – меня от еды воротит.

0

320

- Будешь? – двигаю чашку Терёшкину.
Ничков с края стола:
- Что там?
- Разрешите, - говорю, - выйти - тошнит.
- Беременный что ль? Иди.
Я поднялся из-за стола, баночку (лавочку) переступить не смог и упал в руки курсантов. Всё, отключился.
Очнулся в каком-то лазарете – восемь кроватей в два яруса, табуреты, тумбочки. Две двери – одна закрыта, другая в туалет. Двое парней в больничных халатах (под ними - тельники) режутся в карты. Меня зовут.
- А ну, кто войдёт?
- Сюда никто не войдёт – лазарет.
Их слова подтвердились – пищу нам выдали через окошечко в двери.
- Что творится? – спрашиваю.
- Под подозрением ты, на менингит. А менингит – болезнь заразная.
- А как же вы?
- И мы под подозрением.
Через пару дней подозрения с нас сняли и из лазарета перевели в палаты. Сестричка там – загляденье. У неё под халатиком ничего нет, ну в смысле, платья, юбки. Уголки разойдутся, между пуговиц что углядишь – тема обсуждений до самого отбоя. Однажды сунула мне руку в карман больничного халата и вытаскивает целую горсть таблеток - для Терёшкина собирал, тот всякую гадость жрёт.
- Вот, значит, как… хорошо же… .
С того дня вместо таблеток стали мне ставить уколы. Она же и ставила. Каково перед красивой девушкой с голой-то задницей? А парни говорят – она к тебе не ровно дышит. Может быть. Вот как она уколы ставила. Трусы я сам спускал. Она – ладошкой проведёт, кожу в складку пальцами соберёт, а потом тыльной стороной – шлёп. Такая прелюдия. А уж потом по этому месту ваткой со спиртом и иглой…. Скажите, все сестрички так уколы ставят? Или она действительно, того…. Так сказала бы. Слышал, медички не из робких.
В канун госэкзаменов Ничков усадил нас в классе самоподготовки.
- Перед смертью, как говорится, не надышишься. То, что упустили в процессе обучения, за один день не наверстаешь. Поэтому мы сейчас побалакаем немножко и пойдём играть в футбол.
Футбол! За полгода ни разу не играли. Тут один москвич  достал хвастовством – кого только он не делал на зелёном газоне. Всех! Страсть, как мне хотелось его наказать. И вот удача! Саня, ну, давай же быстрее. А Ничков говорил не торопясь, чуть-чуть подкашливая после каждой фразы:
- На границе вам придётся самостоятельно принимать решения в самых непредвиденных ситуациях. И отвечать за жизнь свою, подчиненного и пассажиров. Перед вашим призывом на Амуре инцидент был. С точки возвращался «Аист». На борту пассажирами два погранца с собакой. Ветер был, рябило. Парней укачало. Моряки их выгнали из каюты, заставили на кокпите к поручням привязаться. В какой-то момент старшина с управлением не справился и перевернул катер. Моряки выплыли, а солдаты утонули, и собака….
Кто-то хихикнул.
Ничков дёрнул головой:
- Пусть ваша мама дома смеётся, когда похоронку получит на вас.

0


Вы здесь » Литературные Обсуждения » Творческая лаборатория » Клуб любителей прозы в жанре "нон-фикшен"